Силой Предсмертной Воли!
Подарок для Oriental_Lady по заявке:
«AD! Реборн/ AD! Скалл, AD! Реборн/20YL!Ламбо, 20YL!Ламбо/Гокудера, Сквало/20YL! либо ТИЛ Ламбо, много Ламбо не бывает, рейтинг R, NC-17, кинки только ванильные, заказчик терпим к ООСу в разумных пределах, АУ. Жанр любой при наличии указанного рейтинга и «в конце всем хорошо»
Название: Снег в Палермо
Автор: Ollyy
Бета: Коробка со специями
Пейринг: AD!Реборн/20YL!Ламбо
Рейтинг: R
Категория: романс
Краткое содержание: «Бедный, бедный мальчик. Если бы он жил в нормальном мире, то к своим годам давно разучился бы не то что краснеть — чувствовать малейшее неудобство, если его застукают в некстати открывшемся лифте со спущенными штанами и громко стонущей от удовольствия синьоритой», — подумал Реборн прежде, чем перегнуться через стол и поцеловать Ламбо.
Предупреждения: АУ
Дисклеймер: всем владеет Акира Амано
читать дальшеНочь накрыла Палермо душным ватным одеялом — тяжелая, темная, безлунная. Город искрил, светился огнями — так ярко, что не было видно звезд. Небо, антрацитово-черное и влажное, колыхалось в такт мерному перекату волн Тирренского моря.
Реборн выждал три минуты, убедился, что слежки нет, и вышел в круг света.
— Давно не виделись, — отрывисто произнес он. — Ты сильно изменился.
— Ты тоже, — осторожно, будто примериваясь, отозвался Ламбо. Вальяжный и расслабленный, он не таясь разглядывал собеседника. Его вечную шляпу-борсалино — на этот раз лента, обвивавшая тулью, была синей — строгий черный костюм и синюю же рубашку с тремя расстегнутыми у ворота пуговицами, щегольские лакированные ботинки и тускло блестевшие в отблесках городских огней запонки на рукавах. Ламбо смотрел — и не мог отвести глаз.
От Реборна, которому удивительно шел этот давно вышедший из моды костюм гангстера середины прошлого века.
От Реборна, который был выше самого Ламбо на полголовы.
— Судя по глупому выражению твоего лица, я из этого мира так и не избавился от проклятия аркобалено.
Ламбо помолчал, но все же ответил:
— В этом мире ты вот уже двадцать лет как мертв.
Реборн кивнул. Новость его не шокировала; он казался довольным, как человек, спросонья назвавший любовницу правильным именем.
— Это единственная причина, почему я мог провалиться. Ну что ж, значит, ты онемел и поглупел не только из-за того, что увидел меня взрослым, но и оттого, что вообще увидел. Живым. Я тоже рад найти тебя чуть менее невыносимым придурком, чем обычно. А теперь, когда мы покончили с любезностями…
— Подумать только, как же ты раздражал маленького меня. Но сейчас не время для ностальгии, верно? Как ты сюда попал? Что-то случилось?
— Да, случилось. Я победил в сражении представителей — и вовсе не твоими стараниями, между прочим. Снятие проклятия оказалось непростой процедурой: приборы, калибровка, датчики… Что-то пошло не так.
— И ты оказался здесь?
— Да, и утром я оказался здесь. Раз через пять минут обратно я так не вернулся, значит, это не десятилетняя базука, и остается только одно объяснение — эксперимент пошел не так. На помощь рассчитывать не приходится, иначе она прибыла бы сразу. Остается действовать своими силами.
— Послушай,— Ламбо зябко поежился и расправил закатанные до локтей рукава пальто. Облачка пара, вылетавшие изо рта при каждом выдохе, каплями оседали на пушистом воротнике. — Ты уверен, что это действительно была ошибка?
— За операцией наблюдали все аркобалено. Мы, конечно, не всегда ладим друг с другом, — Реборн неприятно улыбнулся, — но разгадай они злой умысел, медлить бы не стали.
— Не стали бы, — эхом отозвался Ламбо; убежденным он не выглядел.
— Это если я и правда исчез, — Реборн разговаривал сам с собой. — А если там эксперимент прошел удачно? Скажем, вместо меня появился взрослый Реборн. Из мира, где Вонгола чуть слабее, где сам я — чуть менее инициативен и силен. Все или празднуют, или завидуют — кто станет приглядываться? Определить самого сильного, чтобы убрать его, устроить все так, что дураки добровольно будут меряться силой — могу только поаплодировать замыслу.
— Не сходится, — задумавшись, Ламбо по давней привычке прикрыл правый глаз, словно подмигивая. — Поменять тебя местами с Реборном отсюда нереально — не то чтобы мне нравилось повторять это, но здесь ты давно уже мертв.
— Значит, добавляем в уравнение еще один фактор, — на короткий миг Ламбо показалось, что в мягком золотистом свете фонарей и кричаще-ярких красно-сине-желтых отблесках рекламного табло Реборн выглядел беззащитным, встревоженным, почти… испуганным? Наваждение вспыхнуло фейерверком и осыпалось жирным черным пеплом. — Неожиданность. Непредвиденность. Случай.
Манера говорить у Реборна осталась прежней, язвительной и резкой, но теперь, когда ее больше не скрашивали очарование детского голоса и наивный вид, ирония превратилась в едкость, а прямота обернулась бесцеремонностью.
Он всегда был таким, — подумал Ламбо и ощутил укол несвоевременной, постыдной жалости, — просто никто в это не верил.
— Впрочем, сейчас это не важно. Главное — вернуться обратно. Десятилетняя базука у тебя с собой, как я и просил? Доставай — должно сработать.
— Давным-давно ее не видел, — Ламбо улыбался светло и безмятежно, совсем как Джоконда или Будда. — Прости.
Реборн сжал кулаки и медленно досчитал до десяти. Помогло — когда он заговорил, голос почти не дрожал:
— Где она?
— Раймондо, наш механик, забрал ее, когда мне было шесть. Сказал, хочет усовершенствовать. Не знаю, что именно он делал, только на следующий день он со всей семьей исчез, а на месте его загородного дома стояло ржавое колесо обозрения. Огроменное — говорили, больше двухсот метров в диаметре. Интересно, из какого оно будущего? Жаль, не работало. Сейчас его снесли, конечно, и построили торговый центр. Но базука исчезла вместе с доном Раймондо и его домом.
Медленно, очень медленно Реборн начал понимать, что застрял в этой версии будущего надолго. Вместе с пониманием вернулись ощущения — большей частью неприятные.
—У вас всегда так холодно?
— Как и везде — зависит от времени. Час назад должны были объявить результаты аукциона на должность мэра. Судя по тому, как резко холодает, победили, как и ожидалось, Поларэ Индастри групп. Их сектор — одежда и снаряжение для экстремально низких температур, так что в ближайшие полгода о солнце и пальмах стоит забыть. Пошли, с прошлой их «зимы» у меня осталась запасная одежда.
Реборн преувеличенно внимательно оглядел Ламбо, его толстые белые сапоги мехом наружу, кожаные брюки, пальто, словно собранное из лоскутов одной материи крупными аккуратными стежками, перчатки и пушистый воротник; буркнул, смиряясь с неизбежным:
— Не уверен, что захочу это носить.
— Ты ничего не понимаешь в моде! — возмутился Ламбо и засмеялся. Смех его, беззаботный и заливистый, напомнил Реборну о пятилетнем малыше.
Реборн поморщился — воспоминание вышло неприятным.
Старая как мир история — личная вовлеченность. Еще час назад Реборну казалось, он знает об этом мире все: «консуматоре» вместо «синьор», повальная мода на короткие стрижки — бритыми затылками щеголяли даже женщины — и море рекламы. Она заполонила все пространство вокруг, щедрым пенистым ручьем лилась из динамиков, сбивала с ног яркими, кривляющимися изображениями на стенах, трехмерными голограммами посреди улицы и нескончаемым потоком роликов в огромных двухсторонних мониторах вместо окон, аккуратными буквами оседала на дне тарелок и чашек. И, разумеется, вывески. Они, словно нимб, реяли над городом, захватывали его в тиски. Те, что повыше, миллиардами светлячков горели прямо в небе, а одна, манившая десятью процентами годовых только в Колаяни банка динвестименто, казалось, проштамповала Луну неоново-голубыми чернилами. Те, что попроще, ютились на крышах и карнизах домов, зазывали посетить пиццерию дядюшки Куирино или парикмахерскую Кэприссии (полуодетые вульгарные девицы в сетчатых чулках на вывеске намекали, что парикмахерская оказывает самые разные услуги). Старомодные листовки были наклеены так плотно, что превращали фонарные столбы в пушистые разноцветные елки, свисали со стен неряшливой многослойной бахромой.
Реборн глядел по сторонам и понимал, как мало осведомлен о том, что происходит вокруг.
Для Ламбо этот мир был родным.
Мир, управляемый корпорациями, с Большой семеркой у власти, где этнические границы стали условными, а патенты на губернаторство разыгрывались на региональных аукционах. Мир ежегодно растущей потребительской квоты и тюремного заключения за ее неисполнение, мир государственных супер-героев и нескончаемых ТВ-шоу.
Мир, в котором не осталось места мафии.
— Что стало с Семьями? — спросил Реборн. Голос его, серьезный и хриплый от холода, почти растворялся в рекламных песенках.
В беззаботном хоре, с фальшивой доброжелательностью тянувшем:
Наступает день, и снова нужно в путь.
О друзьях в дороге дальней не забудь.
И синева небес опять к тебе зовет,
Мы с Ворлдаэро отправимся в полет.*
Ответ потонул в какофонии автомобильных гудков и меланхоличной арии низкого прокуренного голоса:
Когда мне невмочь,
Неважно, день или ночь,
Я еду в Оптимус-Бонус.
Оптимус-Бонус.
Я знаю, что там
Всегда мне смогут помочь
Поднять упавший тонус.
Оптимус-Бонус.**
— …умерли, — повторил Ламбо громче, — почти все сбежали или умерли.
— Этого не может быть! Вонгола…
— Вонгола была уничтожена первой, — из голоса Ламбо исчезли живость и веселье: он просто механически перечислял факты. — Девять лет назад. Одновременные ракетные залпы по всем базам, в Италии и за ее пределами. Говорят, все было кончено за три минуты.
— Каваллоне?
— Уничтожены.
— Симон?
— Уничтожены.
— Милльфиоре?
— Большая часть уничтожена, остальные в бегах.
— Аркобалено?
— Уничтожены.
— Но как такое может быть! Мы же победили Бьякурана.
— Это и стало началом конца мафии, — Ламбо, мрачный и торжественный, будто читал некролог ушедшей эпохе. — Бьякуран, почти захвативший мир, был найден мертвым у себя во дворце. Официальная причина смерти — инфаркт. Но когда радость схлынула, оказалось, он успел сделать победителям прощальный подарок — рассказать всему миру о пламени. Выжившие знали о том, как опасна может быть мафия. А еще благодаря Погребальным венкам они знали, что пламя есть не только у членов мафии. Правительства были уничтожены Бьякураном давным-давно, и теперь на арену вышли корпорации: они объединились и заявили, что не допустят повторение случившегося. Месяц — и все было кончено. Мафии не осталось.
Реборн глянул на него, дико и страшно. Волосы злыми острыми прядями топорщились в стороны и немного вверх, зрачки расширились и скрыли радужку, пальцы правой руки подрагивали, будто сжимали пистолет. Его вопрос, короткий и скомканный, прозвучал обвинением и приговором одновременно:
— А где в это время был ты?
— Гостил у родственников. Бовино были мелкой Семьей, поэтому нас оставили до второго залпа. Две минуты на перезарядку — их хватило, чтобы дошла информация о нападении. Спаслись только те, кто умел быстро бегать, — Ламбо помолчал. — Нас было трое. Отцовский шофер Калвино и Маддалена, вытолкавшая меня из кухни и всю дорогу волочившая за собой. В тот же день они уехали во Францию. Я остался. Искал сначала молодого Вонголу, потом любого Вонголу, потом — хоть кого-нибудь.
— А потом было поздно, — Реборн не столько спрашивал, сколько рассуждал вслух. — Закрытые границы, поиск выживших мафиози, взятие под контроль всех, обладающих пламенем. А ты подрос, Бовино — я удивлен, что ты смог выжить.
— Ничего другого мне не оставалось.
— И что сейчас? Цепи Маммона на кольцах и коробочках, нелегальное существование, жизнь в трущобах?
— Добро пожаловать в будущее, Реборн, — окончание фразы: «построенное нашими руками» так и повисло в воздухе.
— Ты… — начал Реборн, но договорить не успел. Его прервал вой сирен, свет прожекторов, заливший переулок, и звонкий энергичный голос:
— Именем закона вы арестованы!
Из подъехавшей машины на тротуар, будто на сцену, ступил парень лет двадцати пяти. Высокий, красноволосый и темноглазый, он театрально взмахнул руками и произнес, не убирая с лица широкой белозубой улыбки:
— Не дам преступникам уйти, стою на защите консуматоре всего мира и несу им радость вместе с «Анимале ди пелуке групп», Киро Спленденте!
— Что это за клоун? — спросил Реборн спокойно, как будто интересовался погодой или новым сортом чая. Он игнорировал вертолет, зависший над ними, выстроившихся по обе стороны улицы снайперов, пламя солнца во лбу красноволосого. И Ламбо, невольно подстраиваясь под спутника, улыбнулся, деактивируя не нужную уже цепь Маммона, приладил к голове рога и ответил:
— Цепной пес Анимале ди пелуке, атрибут — солнце, текущий рейтинг среди героев — в пятом десятке.
— Я сорок второй, — оскорблено уточнил Киро. В руке его наливалось тусклым темно-красным светом лассо.
— Эй, малыш, — Реборн положил руку на плечо Ламбо, — не так резво. Постой в сторонке, пока взрослые дяди решают свои дела.
Это сложно было назвать дракой. Если бы Ламбо попросили охарактеризовать то, чему он стал свидетелем, он остановился бы на выражении «избиение младенцев». Пистолет в руке Реборна — Леон — стрелял не переставая. Реборн сделал поворот на триста шестьдесят градусов — и все снайперы осели на тротуар, не сделав ни выстрела. Рука на миг взметнулась над головой — и вертолет повело куда-то влево; винт безнадежно заклинило.
— Теперь сорок второе место вакантно, — проговорил Реборн. Киро часто моргал, во лбу у него, словно недоразвитый третий глаз, уродливым бутоном раскрывалась неаккуратная дырка от пули. Лассо выскользнуло из рук обычной веревкой; еще секунд пятнадцать он простоял, покачиваясь, а на мостовую рухнул уже труп.
— Это было круто, — Ламбо улыбнулся, искренне и открыто. Кончики его волос, вившихся крупными кольцами, побелели от инея: попадавшее на них дыхание застывало тонкой ледяной коркой. Пальцы он грел в карманах. — Только не думай, что все эти «герои» такие слабосильные паяцы.
— Я помню Погребальных венков, — коротко отозвался Реборн. На его шляпу медленно спланировала первая снежинка.
— Тогда пошли ко мне, пока окончательно не замерзли.
В комнате, где жил Ламбо, было теплее, чем на улице. На взгляд Реборна это было единственным ее достоинством. Грязные стены с оборванными обоями, заклеенное скотчем оконное стекло, лампа без абажура, колченогая мебель и разобранная кровать — скудная, спартанская обстановка. Единственным новым предметом здесь был огромный, метровый плоский телевизор — как оказалось позднее, еще и устройство для выхода в сеть.
— Теперь, когда твою пустышку не отследить, найти нас не должны. Думаю, в первую очередь стоит отдохнуть, все планы отложим на завтра.
В том, что касалось безопасности, Ламбо был щепетилен: после того, как самолично связал пустышку Реборну цепью Маммона, он водил их обоих по городу еще минут сорок. За это время Реборн три раза уловил чужое пламя — два раза дождь и один туман. И все — не чета беспомощному сорок второму. Ламбо сказал, что они — имен Реборн не запомнил — даже не в двадцатке лучших, а ведь последний, обладавший силой тумана, был как минимум не слабее Мукуро.
Яркий и красочный, пестревший вывесками и заманчивыми предложениями — только сегодня, только сейчас, добро пожаловать, не проходите мимо! — мир неохотно открывал свою уродливую, неряшливую и оборванную изнанку: целые кварталы трущоб, заваленные мусором первые этажи разграбленных многоэтажек, регулярные полицейские рейды. Жители бедных кварталов не тратили время и силы на то, чтобы хоронить своих мертвецов, и трупы валялись прямо на улицах: кто-то умер от обморожения, кому-то не хватило денег на лекарства, а кого-то и вовсе ограбили и убили более ловкие товарищи.
Реборна это не ужасало — за годы в мафии он и видел, и делал гораздо более жестокие вещи; сейчас он просто запоминал. Накапливал информацию, чтобы на ее основе составить стратегию: не выживания, но достижения своих целей. Использовать все, что есть под рукой, минимум усилий и максимум результата.
Как Ламбо, например. Ему ничто не мешало не придти на встречу или распрощаться сразу, как только стало ясно — Реборну нужна базука. Но он остался, он смотрел влажными блестящими глазами — мягко и доверчиво — и без раздумий взялся помочь Реборну.
Он хотел, чтобы его использовали, Реборн хотел его использовать — отлично, их желания совпадали.
Мотивы Ламбо оставались неясными, но когда плечи их случайно соприкоснулись, он покраснел и резко дернулся в сторону — и Реборн понял, что, кажется, догадывается, в чем дело.
Второе прикосновение уже не было случайным: после ужина, аккуратно вытерев руки салфеткой, Реборн положил свою ладонь поверх ладони Ламбо, глянул ему в глаза — и поразился мгновенной, не по возрасту острой реакции. Ламбо тут же сильно, до крови прикусил нижнюю губу, отдернул руку и спрятал ее под стол. Глаза его, ставшие из светло-зеленых черными, смотрели обиженно и с дикой, лихорадочной надеждой.
«Бедный, бедный мальчик. Если бы он жил в нормальном мире, то к своим годам давно разучился бы не то что краснеть — чувствовать малейшее неудобство, если его застукают в некстати открывшемся лифте со спущенными штанами и громко стонущей от удовольствия синьоритой», — подумал Реборн прежде, чем перегнуться через стол и поцеловать Ламбо.
Все происходило в полной тишине, лишь глухо потрескивал раздолбанный масляный обогреватель. Ламбо попытался что-то сказать, но Реборн приложил палец к его губам — и Ламбо кивнул, смиряясь.
Реборн разделся первым, аккуратно сложив костюм, чтобы тот не помялся, и повесив шляпу на столбик кровати. Безо всякого смущения устроившись поверх покрывала и заложив руки за голову, он с одобрением разглядывал широкие плечи, сильные тренированные руки и кубики пресса на животе запутавшегося в майке Ламбо. Его растрепанные вьющиеся волосы, падавшие на плечи, на кончиках были заплетены в тонкие перехваченные резинками косички. Три из них, самые длинные, доходили до груди — и Реборн представил, как будет водить ими по темным напряженным соскам, сухой кистью рисовать на шее и щеках иероглифы. Возбуждение мягко пульсировало в паху, разгоралось уверенно и неторопливо, воображение рисовало новые и новые картины.
А потом эти фантазии пришлось прервать: Ламбо слишком резко расстегивал ремни, перепоясавшие бедра, и один из них заклинило. Реборн сел на кровати, рывком притянул Ламбо к себе — чтобы помочь, распутать — но понял, что просчитался.
Ламбо хватило мимолетного, случайного прикосновения к животу, чтобы вздрогнуть всем телом — и это словно распрямило пружину внутри самого Реборна. Много лет — он уже и сам забыл, сколько — он был лишен всего этого: влажных неумелых губ на своих, пальцев, впившихся в плечи так сильно, что наверняка останутся синяки, едва уловимого запаха пота и возбуждения от чужой кожи.
Штаны вместе с трусами полетели на пол — лишь глухо звякнула о деревянные половицы пряжка — и Ламбо неуклюже опустился на Реборна сверху, так, что тонко взвизгнула старая железная кровать. Он влажно тыкался губами в шею Реборна, тяжело, неровно дышал и, повинуясь древнему как мир инстинкту, гладил чужую грудь. Гладкая, безволосая, она рвано вздымалась под его пальцами, соски твердели, по коже бежали мурашки.
Ламбо на миг отстранился и осторожно обвел сосок языком. Капелька слюны блеснула в тусклом свете лампы и тут же исчезла, впиталась. Ламбо снова провел языком по темной сморщенной коже, несмело прихватил ее зубами и замер, словно спрашивая разрешения.
Реборн хрипло рыкнул, пробормотал что-то неразборчивое, притянул Ламбо к себе — и перекатился. Оказавшись сверху, он ладонями вжал плечи Ламбо в кровать и поцеловал его, грубо, жадно, нетерпеливо, не давая освободиться. Языки переплетались, губы горели, зубы несколько раз стукались о зубы. В этих поцелуях не было неловкости, только едкое, кипящее возбуждение.
Ласки Реборна были такими же — яростными, требовательными, размашистыми. Без особой нежности он большими пальцами теребил соски до тех пор, пока они не сморщились и не покраснели, а каждое новое прикосновение не начало отзываться болью и удовольствием одновременно. Ламбо не мог понять, уворачиваться ему или подаваться навстречу. Кровать под ним немелодично скрипела, простыня свилась влажным белым жгутом, кусачее покрывало подметало пол.
Когда Реборн обхватил его член рукой, Ламбо всхлипнул, мышцы живота напряглись и тут же расслабились. Он прикусил распухшую губу и старался сдерживаться, но все равно глухо, отрывисто стонал в такт каждому движению сильных мозолистых пальцев.
Как только рука исчезла, Ламбо почувствовал разочарование. Еще раньше, чем приоткрыл глаза и увидел Реборна, сосредоточенно натягивавшего презерватив на указательный палец, он услышал треск разрываемой упаковки. Через миг что-то прохладное коснулось его ануса. Палец осторожно, понемногу продвигался вперед, сначала надавливая слабо, едва заметно, потом все настойчивее и настойчивее. Странное, непривычное ощущение не успевало оформиться, ускользало от Ламбо: широко разведенные колени дрожали, волосы по всему телу вставали дыбом, член пульсировал от жестких прикосновений — Реборн сжал руку и с силой водил ею от яичек до головки и обратно.
Воздух сотней холодных, суматошных бабочек бился о грудь, перед глазами плыло, ток крови гулко отдавался в ушах. У Реборна слишком давно никого не было. У Ламбо никого не было вовсе.
Нежность и грубость, осторожность и спешка, боль и наслаждение короткими, резкими рывками входили друг в друга, вбивались, подавались навстречу, пытаясь соединиться — и замирали, разделенные тонкой латексной пленкой, чтобы излиться, так и не перемешавшись друг с другом.
Несмотря на победу Поларэ Индастри групп и жгучий мороз за окном, в комнате Ламбо тем вечером было по-сицилийски жарко.
Когда Ламбо проснулся, за окном уже было светло, а в постели рядом с ним — пусто. Полностью одетый Реборн сидел в кресле и щелкал клавишами манипулятора. На экране перед ним сменяли друг друга картинки, ролики и массивы текста. Поморгав, Ламбо узнал рейтинги героев за последний год и сцены захвата облачником Линдро, героем номер один в этом сезоне, первого боцмана пиратов, наделавшие шума месяц назад и надолго захватившие прайм-тайм новостных передач.
— Доброе утро, — Ламбо зевнул, потянулся и сбросил с себя одеяло.
— Пираты, — вместо ответа отозвался Реборн, собранный и деловитый. — Когда и откуда они появились?
Бич и проклятье официальных властей, пираты вышли на сцену через пару месяцев после уничтожения мафии — до этого прятались в тени более успешных коллег и ждали подходящего шанса. Достойные последователи сомалийских предшественников, сферой своей деятельности они провозгласили воздух, воду и землю — все пассажирские и грузовые перевозки. Не брезговали ничем: захватом в плен и похищением ради получения выкупа, взятием на абордаж судов Большой семерки и угоном самолетов.
Семерка боролась с ними, но безуспешно. Пираты учли ошибки мафии и не создавали постоянные штаб-квартиры и представительства. Каждое «судно» — стандартное название для любого транспортного средства — было самостоятельной боевой единицей, все время находившейся в движении. В те редкие моменты, когда это было необходимо, координация действий осуществлялась по сети. Адмирал давал своим подчиненным полную свободу — но и на помощь, если их захватывали, не приходил. О нем самом было известно немного — обладает пламенем неба, молод, командует судном под названием Солитарио. По неподтвержденным данным, этот уникальный летучий корабль передвигался на энергии пламени — и потому попасть в плен к Первому считалось хуже смерти.
— Повстанцы нашего времени. Кто-то называет их преемниками мафии, но на деле между нами не так много общего. На мой взгляд больше похожи на правду слухи о том, что адмирал хочет со временем превратить пиратов в корпорацию и войти в Большую семерку.
Ламбо подошел и встал сзади, уперев ладони в спинку кресла: босой, в одних только брюках, волосы со сна встрепаны. Реборн поморщился — ему претила подобная расхлябанность.
— Узнаешь этого человека? — Реборн увеличил одну из фотографий, и теперь с экрана на них насуплено смотрел совсем еще мальчишка в грязно-оранжевом комбинезоне не по росту.
— Кто-то из команды Солитарио, — пожал плечами Ламбо: от тела его, еще не остывшего после кровати, шел жар.
— А этого? — тот же комбинезон, те же карие глаза и шрам на подбородке, упрямо сжатые губы, но человек этот был уже как минимум ровесником Ламбо.
— Старший брат первого?
Реборн молча защелкал манипулятором. Экран разделился на две половины, в каждой из которых было по фотографии. Увеличение показало, что на груди у обоих пиратов одна и та же табличка «Николо Темпесте», а шрамы на подбородке полностью идентичны.
— Есть только одно объяснение, — удовлетворенно заключил Реборн. — Аналог вашей десятилетней базуке.
— Ты хватаешься за призрачные надежды, — Ламбо зябко передернул плечами.
— Позволь объяснить тебе кое-что, — Реборн встал, усадил Ламбо в кресло и теперь нависал над ним. Голос его был сух и спокоен. — Не хочу, чтобы возникло недопонимание. Я не собираюсь задерживаться здесь, воевать, свергать корпорации или вести партизанскую войну — это малоэффективная затея, обреченная на провал. Проблемы надо решать рационально, и наилучший выход для нынешней ситуации — бороться с причиной, а не с последствиями. То есть вернуться в прошлое, где все началось, и не допустить, чтобы такое будущее реализовалось.
— Но как?..
«Но как же мы?» — так и не спросил Ламбо.
— Так же, как с Бьякураном. Он захватил и ваш мир тоже, но в тот миг, когда он проиграл, изменились все побежденные им измерения. Однажды ты проснешься, а вокруг не будет никакой Большой семерки и корпораций. Ты забудешь, что такое вообще было. В Палермо никогда больше не будет идти снег — и это ничтожная плата за исчезновение старого мира.
«Когда я изменю прошлое, это будущее перестанет существовать. И «мы», наша встреча и мимолетный роман перестанут существовать тоже», — так и не ответил Реборн.
Ламбо молча поднялся и ушел в ванную.
Пальто Реборн так и не надел. За ночь Леон, отогревшийся в гнезде из трех шарфов, создал для своего хозяина новый, морозоустойчивый костюм. Градусник замер на отметке минус двадцать — редкая удача по словам Ламбо. Обычно первый месяц метеоспутники Поларэ не поднимали температуру выше минус тридцати пяти. Море покрылось опасной, неплотной еще коркой льда, кошки и собаки исчезли с улиц, птицы улетали в теплые регионы. Олеандры, лимоны и пальмы укрылись снежными шубами, под ногами то скрипел снег, то показывался укатанный детворой до зеркальной гладкости лед.
Снег искрился в ярких солнечных лучах, слепил глаза, в уши липкими комьями набивалась реклама: «специальные солнцезащитные очки с обогревом и выводом цифровой информации на внутреннюю поверхность линз от Поларэ Индастри групп, купи три пары и получи четвертую в подарок!»
Ламбо старательно обходил трехмерные рекламные голограммы — от выделяемого их проекторами тепла снег и лед таяли, превращаясь в грязную кашицу под ногами прохожих, а пачкать лучшие зимние сапоги не хотелось — и думал. Мысли его предсказуемо кружились вокруг вчерашнего дня. Неожиданная, немыслимая встреча с Реборном из параллельного прошлого встряхнула, ярким лучом пронзила его жизнь. Пусть не тот Реборн, которого Ламбо помнил, он все же был напоминанием о счастливом прошлом, о днях, проведенных с молодым Вонголой и его хранителями.
О прошлом, которое стало причиной наступившего будущего.
Ламбо привык жить в одиночку, скрываться от полиции и героев, лишь изредка используя свои способности. Он не обманывался: с помощью Реборна или без шанс победить корпорации был упущен давным-давно. Он понимал: решение Реборна, циничное по своей сути, было единственно верным.
Он не мог не жалеть о том, что совсем скоро забудет и этот мир, и эту встречу.
Последнюю фразу он произнес вслух.
— Ты уверен, что они там будут? — последнюю его реплику Реборн просто проигнорировал. План был обговорен в деталях, но основывался на информации, подтвердить которую было невозможно: на случайно подслушанном разговоре.
— Я уверен, что слышал именно то, что слышал, — на лицо Ламбо вернулась его обычная улыбка, открытая и странно дружелюбная для человека, почти десять лет прожившего вне закона. Он должен был стать угрюмым, озлобленным или равнодушным — но вместо этого как ни в чем ни бывало улыбался и говорил о том, что не хочет ничего забывать. Реборн не верил в сказки, а потому искал подвох, не находил и злился еще сильнее. — А правда это или нет — узнаем, когда окажемся на месте.
— Для сосунка ты подозрительно самоуверен, — Реборн невольно хмыкнул.
— А ты ворчлив лет на восемьдесят, не меньше.
Разговор, подслушанный Ламбо неделю назад на первом, заваленном мусором почти до самого потолка этаже его собственного дома, оказался не липовым — в складских помещениях Адзиента ди карбуранте, члена Большой семерки, ленивым субботним вечером действительно происходила не предусмотренная отделом планировки отгрузка товара. Сотрудник компании, лысеющий пятидесятилетний мужчина с пивным животом и глазами навыкате, мычал в углу. Кляп у него во рту, насыщенно-алый, контрастировал с грязно-зеленой тканью фирменного комбинезона. Фуражка упала на пол, по лицу градом катился пот.
— Спокойно, папаша, — ухмылялся один из молодчиков, подкатывая контейнеры с топливом к тяжеловозу, — оформим все в лучшем виде. Ограбление, отчаянное сопротивление бандитам — глядишь, еще и премию выпишут за храбрость. Ты только скажи — мигом добавим синяков для убедительности.
— Заткнись, Нозару, — устало отозвался его подельник, темнокожий бугай с короткими вытравленными до соломенной желтизны волосами.
— Что значит заткнись?! — бурно зажестикулировал первый. Контейнер, который он придерживал, покатился в сторону, с жалобным звяканьем ударился о колесо. — Что значит заткнись, а? Я, может, в пираты пошел только потому, что у нас свобода. В том числе говорить то, что хочется.
— Угу, — покладисто согласился бугай, — свобода говорить, что вздумается, и свобода получать за сказанное по заднице от товарищей.
— Брат, ты просто пользуешься тем, что я слабее! — снова взвыл тот, что пониже. На фоне своего сообщника он казался девчонкой: яркие крашеные волосы ниже плеч, перехваченные на затылке заколкой, субтильное телосложение и тонкий, писклявый голос.
— Привет, — Ламбо вошел в помещение раньше, чем Реборн успел его остановить, — не помешаю?
Миг — и в лоб ему смотрели два ствола.
— Знаете, в чем разница между нами? — голос Ламбо был обманчиво беспечным. — Вы боитесь пустить в ход пламя — по нему вас тут же засекут — а я нет.
— А у меня тоже есть пистолеты, — вступил Реборн, выходя из-за спины Ламбо. Действия последнего, еще миг назад казавшиеся глупыми и недальновидными, приобрели смысл. Реборна беспокоил только один вопрос: сопляк знал, что спутник его подстрахует, или готов был действовать в одиночку?
— Ну что, поговорим?
Сорок минут спустя они уже ехали на тяжеловозе, резко подскакивавшем и чуть не сходившем с трассы на поворотах — Тазару не признавал скорости ниже сотни. Ламбо и Нозару, ютившиеся вдвоем на скамейке сзади, вовсю болтали друг с другом. Реборн разглядывал непривычно вместительный салон — то ли специальная модификация, то ли новая модель — смотрел на дорогу и вяло прислушивался к разговору.
— И тут я говорю ему: «Ты не прав, брат», — разливался соловьем Нозару, и эта его история, как и все прочие, не имела ни начала, ни конца. — И он сразу сдулся, прикинь!
— Быть не может, — ахал Ламбо, и удовлетворенный вниманием к своему рассказу Нозару продолжал токовать, словно тетерев.
Реборн хотел расспросить Тазару про босса, про Юни и Арию, но тот был неразговорчив и лишь неопределенно хмыкал в ответ на прямые вопросы да сильнее жал на газ. Намек был понят правильно — Реборн заткнулся.
— Наш адмирал — мужик серьезный, команде спуска не дает, — это нельзя было списать на случайность: пара вовремя поданных реплик Ламбо — и вот уже Нозару заливисто рассказывает про своего адмирала. — С ним хоть куда!
— Я слышал, он бросает тех, кто попадается ищейкам Семерки.
— Каждый капитан отвечает только за свой корабль. Спасать пойманных — дело их собственных капитанов, а не наше.
— А если попалась вся команда вместе с капитаном?
— Ну и зачем нам, пиратам, держать у себя таких придурков? — самоуверенно откликнулся Нозару. — Сегодня они попались сами, а завтра утянут за собой других. Нет уж, не можешь выжить сам — не лезь в Братство.
— Кончай трепать попусту, — прикрикнул Тазару. — А ты, красавчик, его не подзуживай.
— Тогда ответь на один вопрос ты, — спокойно сказал Ламбо, и Реборн не мог не поразиться его зрелости и выдержке: от молодого парня, почти подростка, красневшего вечером от простых прикосновений, не осталось и следа, — так, чтобы как надо и ничего лишнего. Почему вы так просто согласились отвезти нас на Солитарио?
— Потому что вы адмиралу не чета и не угроза. Никого опасного мы никогда не взяли бы на борт.
— Я уже заждался, — озвучил вторую и главную причину сам адмирал. Кают-компания переливалась белым и золотым, стол, вокруг которого они расположились, был сервирован на двоих, но ни Реборн, ни тем более Ламбо к еде не притронулись. — Вы не торопились.
Губы его были растянуты в вечной улыбке, глаза прищурены, а светлые волосы растрепаны — Бьякуран не изменил своих привычек.
— Ты, — только и бросил Реборн при встрече.
— Только не говори, что удивлен.
— Кто еще догадался бы дать своему фальшивому юнге имя моего старого друга.
— Только фамилию. Ты ведь не обиделся? Должен же я был как-то привлечь твое внимание. Бедняга Николо, он был таким исполнительным малым. Жаль, пробыл с нами недолго.
— Те видео были фальшивкой? — Реборн не делал пауз между вопросами, не давал увести разговор в сторону. Каждый выстрел точно в цель, минимум усилий для максимального результата — в этом был весь он. Ламбо уже видел его в деле — тогда, в переулке против сорок второго.
— Обижаешь, — Бьякуран притворно надулся. — Правда от первой и до последней секунды. Только дату пришлось подправить: видишь ли, наш клинок будущего еще не совершенен. После удара Николо и правда стал на десять лет старше — ну, поменялся местами с собой из десятилетнего будущего. Вон только закрепить результат не удалось — с каждым часом он продолжил прыжки во времени. Продолжил стареть. До тех пор, пока, наконец, не поменялся местами со своим собственным трупом — ох и воняло потом на палубе. Досадно. Так что со съемками пришлось поторопиться.
Улыбки Бьякурана, его ужимки, гримасы и жесты — его благожелательное равнодушие окатило Ламбо душной грязной волной.
— Процесс работает в обе стороны?
— Конечно, причем количество лет, на которые ты хочешь прыгнуть, можно задать вручную. Правда, недочеты все те же — процесс продолжается до тех пор, пока человек не умрет. Хочешь посмотреть на образец?
— Обойдусь. Давай сразу перейдем к главному. Зачем тебе я?
Локти на столе, подбородок упирается в сплетенные пальцы — теперь Бьякуран смотрел Реборну прямо в глаза. Ламбо был лишним в этой комнате, в этом диалоге — но он ни за что не ушел бы отсюда по доброй воле.
— Это же очевидно. Мне нужна сила аркобалено, чтобы стабилизировать процесс.
— С меня уже сняли проклятье.
— Скажи это своей пустышке, — Бьякуран кивком указал на пиджак — из внутреннего кармана шло ровное желтое свечение.
— Насколько я успел изучить этот мир, недостатка в пустышках здесь нет, — Реборн откинулся на спинку стула, увеличивая расстояние между собой и Бьякураном. Ламбо, казалось, не шевелился вовсе.
— Зато есть острая нехватка их живых владельцев.
— Вызови их из прошлого?
Бьякуран помолчал; улыбка его стала напряженной.
— Они отказались. Все семеро, — наконец ответил он.
— В кои-то веки разумное решение.
— Поэтому я, — Бьякуран сделал вид, что не услышал последнюю реплику, — решил изменить правила. Отыскать того, кто будет заинтересован в том, чтобы помочь мне. Или не сможет отказаться, что в общем одно и то же. Вот ты, например — ты же хочешь вернуться обратно, верно?
— Это ведь твой последний мир? — вопросом на вопрос ответил Реборн. — Если мы победили тебя в единственном из миров, где твоя сила не была абсолютной, должна существовать и его противоположность: место, где твои шансы снова захватить власть не равны нулю.
Белый и фиолетовый, руки под столом, одна нога на другой, Бьякуран застыл памятником самому себе; взгляд его колол и кусал сильнее, чем самый сильный мороз за окном.
— Что, если и так?
— Учитывая это и то, что рассказал тебе о будущем фальшивый Темпесте — невольный свидетель следующих пятидесяти-шестидесяти лет… Видимо, положение и впрямь безвыходное.
— Благодарю за заботу, — ухмылка вышла кривой и лживой, как объявление о рождественской распродаже со сказочно низкими ценами в Альбамонте Джольели, — но подумай лучше о своем положении. Ты застрял здесь. Я ведь в некотором роде присутствовал при том, что происходило двадцать лет назад в твоей реальности. Ты стал взрослым, Реборн. Проклятие снято, пьют все.
— Как ты переместил меня сюда?
— Это было несложно. Человек в железной шляпе делал то же самое, ты же знаешь. Поменял сильного, но мелкого тебя на неточную копию из параллельного мира. Я просто… подключился в процессе.
— Как?
— Причина сидит рядом с тобой, — Бьякуран откровенно наслаждался ситуацией. — Нет-нет, не надо на меня так смотреть. Если хочешь, смотри на Ламбо-куна.
Реборн ждал чего угодно: извинений, пожатия плечами «маленький я был таким несдержанным», яростного отрицания, наконец — но Ламбо просто сидел, всем своим видом излучая доброжелательность и интерес.
— Раньше спровоцировать тебя было гораздо проще, — в пустоту пожаловался Бьякуран, — чуть что сразу хватался за свою базуку. Встать в нужном месте, вовремя увернуться — и вот уже аркобалено Реборн, которому через пару секунд суждено навсегда сгинуть в параллельной реальности, взрослеет на двадцать лет и перемещается в будущее, а начатая Железной шляпой операция обеспечивает этому перемещению стабильность, якорь. Жаль, повторить не удастся.
— Что ты хочешь в обмен на то, чтобы вернуть меня в прошлое?
— О, сущую мелочь, — сказал Бьякуран таким тоном, словно просил передать ему соль или закрыть окно, — просто верни их.
— Нас не подслушивают? — Ламбо осторожно огляделся: команда была занята своими делами и не проявляла к чужакам ни малейшего интереса. Бьякуран остался в кают-компании.
— Это что-то меняет? — Реборн, всегда моментально просчитывающий ходы и принимающий решения, был непривычно задумчив.
Палуба под ногами едва ощутимо качалась. Ламбо подошел к Реборну вплотную, говорил полушепотом — облачка пара, шедшие у них изо рта, встречались, смешивались и образовывали бесформенные, тревожные очертания.
— В общем-то нет. Что будешь делать?
— А как поступил бы ты?
— Боже, Реборн, ты же не мой домашний учитель.
— Это еще не повод бросать надежду отыскать однажды в твоей голове мозги.
— Ну если ты просишь совета, — Ламбо увернулся от затрещины и продолжил: — Ситуация кажется простой. Или ты остаешься в этом мире навсегда, или соглашаешься на условия Бьякурана и в обмен на возвращение обратно помогаешь ему вернуть из прошлого молодого Вонголу и остальных. Но как раз эта простота меня и смущает.
— Неужели ты не безнадежен? Продолжай.
— С первого взгляда кажется, что Бьякуран играет в поддавки. Условия выгодны только тебе…
— Ты думаешь не о том, — замерзнув, Леон перебрался со шляпы на плечо и юркнул в карман пиджака. — Не трать время на то, что не важно. Просчитывай ситуацию.
— Хорошо, — Ламбо кивнул, скидывая дурашливость, как стриптизерша скидывает трусики перед богатым клиентом. Без сожаления расставшись с игрой «умный учитель — глупый ученик», он переменился даже внешне: распрямил спину, мотнул головой, отбрасывая за спину косички, спрятал руки в карманы. Голос его, рассудительный и спокойный, ввинчивался в уши:
— Бьякуран хочет получить то, что не может сделать сам — победу над Корпорациями. Да, он основательно треплет им нервы, но силы неравны, его потолок — влиться в совет сорока семи, второй круг компаний. Среди его пиратов не так много людей, обладающих пламенем, и даже им не хватает оружия. Вонгола, особенно из десятилетнего прошлого, с кольцами и коробочками, если не победит корпорации, то отвлечет внимание на себя. Так или иначе, борьба получится изматывающей, а Бьякуран будет наготове, чтобы добить победителя.
— Непло…
— Я еще не закончил. Ты будешь ему только мешать. Избавиться от тебя важнее, чем и дальше пользоваться перемещениями между мирами. Ему выгодно отправить тебя вместо прошлого куда-нибудь, где выжить невозможно. Ты будешь знать о его планах за двадцать лет до того, как они начнут осуществляться — достаточно времени, чтобы успеть переписать будущее. Риск слишком велик.
— Ты не прав в главном, — Реборн глянул на Ламбо неожиданно серьезно, с одобрением и грустью одновременно, — он на самом деле готов рискнуть. Сыграть со мной. Это вызов, шахматная партия, игра на время. Кто успеет построить защиту и нанести удар раньше: он, заполучив контроль над твоим измерением, или я, изменив свой мир так, что такое будущее просто не наступит.
— Ты согласишься, — Ламбо кивнул самому себе. Разочарование горчило, как таблетка от головной боли, поднялось к горлу и стояло комом, мешая дышать. Все было ясно с самого начала, повторял про себя Ламбо, глупо было на что-то надеяться.
— Я согласился в тот миг, когда попал сюда, — Реборн говорил мягко, словно извиняясь. «Может, есть другой выход? Неучтенная, упущенная возможность? Еще не поздно переиграть», — противореча только что произнесенным словам, мысли безумным, лихорадочным хороводом кружились в голове. После паузы Реборн продолжил, резко и зло, будто рассердившись и на самого себя за сомнения, за мимолетное желание передумать, и на Ламбо, с такой горячностью ухватившегося за призрачную надежду: — Ты ведь не ждал сопливого хэппи-энда, верно? Что я останусь, и мы вдвоем будем бороться против всего мира, а ночами любить друг друга в твоем замусоренном шалаше?
Реборн отвернулся, надвинул шляпу на лицо так, что выражение лица было не разобрать.
Ламбо перегнулся через перила, улыбнулся. Ветер трепал его волосы, играл с полами пальто, норовил забраться под одежду. Выражение упрямой решимости, застывшее у него на лице, ничуть не изменилось за последние двадцать лет.
— Я не жду хэппи-энда. Я создам его своими руками.
Два часа спустя, когда гомон умолк, Реборн поговорил о чем-то с каждым из хранителей и отдельно с Цуной, а Ямамото уже успел подружиться с Нозару и два раза чуть не вывалиться за борт — совершенно случайно, разумеется — Бьякуран во второй раз протянул Реборну клинок. Цифра «-20» ярко-красными всполохами вилась по гарде.
— Я иду с тобой, — сказал Ламбо. — Действия молодого Вонголы теперь — таймер, отсчитывающий продолжительность матча. Как только корпорации будут побеждены, в игру вступит Бьякуран. Мой уход не только ослабит Вонголу, но и позволит выиграть время, которым мы воспользуемся в прошлом. Цель оправдывает средства.
Ламбо говорил и говорил. Речь его, уверенная и складная, логически выверенная и целиком построенная на принципе «минимум усилий — максимум результата» ничуть не обманывала того, кому была предназначена.
Они оба знали, что на самом деле разговор идет совсем о другом.
— А если Бьякуран убьет их? Только потому, что тебя не было рядом.
— Этого не случится, — спокойно ответил Ламбо, а Цуна, слушавший их, одобрительно кивнул:
— Мы не проигрываем одному противнику дважды.
Реборну было, что сказать Ламбо. О глупости, импульсивности и неумении поступаться тактикой ради стратегии. О взвешенных, продуманных решениях и о том, что именно поставлено на карту. О том, как быстро проходит влюбленность, и о снежинке, запутавшейся в темных вьющихся волосах.
— Я иду с тобой, — повторил Ламбо. Он смотрел прямо и открыто и тоже, наверное, немало мог рассказать о том, что поставил на карту.
— Хорошо, — ответил Реборн на оба вопроса, заданный и незаданный, разом. Уголки его губ едва заметно дернулись, и это было самое громкое «да», на какое он только способен.
* Рекламный ролик авиакомпании "Трансаэро", музыка П. Моора, авторы слов и исполнители неизвестны
** Рекламный ролик РЦ "Казус-Конус", студия Audiobrand
«AD! Реборн/ AD! Скалл, AD! Реборн/20YL!Ламбо, 20YL!Ламбо/Гокудера, Сквало/20YL! либо ТИЛ Ламбо, много Ламбо не бывает, рейтинг R, NC-17, кинки только ванильные, заказчик терпим к ООСу в разумных пределах, АУ. Жанр любой при наличии указанного рейтинга и «в конце всем хорошо»
Название: Снег в Палермо
Автор: Ollyy
Бета: Коробка со специями
Пейринг: AD!Реборн/20YL!Ламбо
Рейтинг: R
Категория: романс
Краткое содержание: «Бедный, бедный мальчик. Если бы он жил в нормальном мире, то к своим годам давно разучился бы не то что краснеть — чувствовать малейшее неудобство, если его застукают в некстати открывшемся лифте со спущенными штанами и громко стонущей от удовольствия синьоритой», — подумал Реборн прежде, чем перегнуться через стол и поцеловать Ламбо.
Предупреждения: АУ
Дисклеймер: всем владеет Акира Амано
читать дальшеНочь накрыла Палермо душным ватным одеялом — тяжелая, темная, безлунная. Город искрил, светился огнями — так ярко, что не было видно звезд. Небо, антрацитово-черное и влажное, колыхалось в такт мерному перекату волн Тирренского моря.
Реборн выждал три минуты, убедился, что слежки нет, и вышел в круг света.
— Давно не виделись, — отрывисто произнес он. — Ты сильно изменился.
— Ты тоже, — осторожно, будто примериваясь, отозвался Ламбо. Вальяжный и расслабленный, он не таясь разглядывал собеседника. Его вечную шляпу-борсалино — на этот раз лента, обвивавшая тулью, была синей — строгий черный костюм и синюю же рубашку с тремя расстегнутыми у ворота пуговицами, щегольские лакированные ботинки и тускло блестевшие в отблесках городских огней запонки на рукавах. Ламбо смотрел — и не мог отвести глаз.
От Реборна, которому удивительно шел этот давно вышедший из моды костюм гангстера середины прошлого века.
От Реборна, который был выше самого Ламбо на полголовы.
— Судя по глупому выражению твоего лица, я из этого мира так и не избавился от проклятия аркобалено.
Ламбо помолчал, но все же ответил:
— В этом мире ты вот уже двадцать лет как мертв.
Реборн кивнул. Новость его не шокировала; он казался довольным, как человек, спросонья назвавший любовницу правильным именем.
— Это единственная причина, почему я мог провалиться. Ну что ж, значит, ты онемел и поглупел не только из-за того, что увидел меня взрослым, но и оттого, что вообще увидел. Живым. Я тоже рад найти тебя чуть менее невыносимым придурком, чем обычно. А теперь, когда мы покончили с любезностями…
— Подумать только, как же ты раздражал маленького меня. Но сейчас не время для ностальгии, верно? Как ты сюда попал? Что-то случилось?
— Да, случилось. Я победил в сражении представителей — и вовсе не твоими стараниями, между прочим. Снятие проклятия оказалось непростой процедурой: приборы, калибровка, датчики… Что-то пошло не так.
— И ты оказался здесь?
— Да, и утром я оказался здесь. Раз через пять минут обратно я так не вернулся, значит, это не десятилетняя базука, и остается только одно объяснение — эксперимент пошел не так. На помощь рассчитывать не приходится, иначе она прибыла бы сразу. Остается действовать своими силами.
— Послушай,— Ламбо зябко поежился и расправил закатанные до локтей рукава пальто. Облачка пара, вылетавшие изо рта при каждом выдохе, каплями оседали на пушистом воротнике. — Ты уверен, что это действительно была ошибка?
— За операцией наблюдали все аркобалено. Мы, конечно, не всегда ладим друг с другом, — Реборн неприятно улыбнулся, — но разгадай они злой умысел, медлить бы не стали.
— Не стали бы, — эхом отозвался Ламбо; убежденным он не выглядел.
— Это если я и правда исчез, — Реборн разговаривал сам с собой. — А если там эксперимент прошел удачно? Скажем, вместо меня появился взрослый Реборн. Из мира, где Вонгола чуть слабее, где сам я — чуть менее инициативен и силен. Все или празднуют, или завидуют — кто станет приглядываться? Определить самого сильного, чтобы убрать его, устроить все так, что дураки добровольно будут меряться силой — могу только поаплодировать замыслу.
— Не сходится, — задумавшись, Ламбо по давней привычке прикрыл правый глаз, словно подмигивая. — Поменять тебя местами с Реборном отсюда нереально — не то чтобы мне нравилось повторять это, но здесь ты давно уже мертв.
— Значит, добавляем в уравнение еще один фактор, — на короткий миг Ламбо показалось, что в мягком золотистом свете фонарей и кричаще-ярких красно-сине-желтых отблесках рекламного табло Реборн выглядел беззащитным, встревоженным, почти… испуганным? Наваждение вспыхнуло фейерверком и осыпалось жирным черным пеплом. — Неожиданность. Непредвиденность. Случай.
Манера говорить у Реборна осталась прежней, язвительной и резкой, но теперь, когда ее больше не скрашивали очарование детского голоса и наивный вид, ирония превратилась в едкость, а прямота обернулась бесцеремонностью.
Он всегда был таким, — подумал Ламбо и ощутил укол несвоевременной, постыдной жалости, — просто никто в это не верил.
— Впрочем, сейчас это не важно. Главное — вернуться обратно. Десятилетняя базука у тебя с собой, как я и просил? Доставай — должно сработать.
— Давным-давно ее не видел, — Ламбо улыбался светло и безмятежно, совсем как Джоконда или Будда. — Прости.
Реборн сжал кулаки и медленно досчитал до десяти. Помогло — когда он заговорил, голос почти не дрожал:
— Где она?
— Раймондо, наш механик, забрал ее, когда мне было шесть. Сказал, хочет усовершенствовать. Не знаю, что именно он делал, только на следующий день он со всей семьей исчез, а на месте его загородного дома стояло ржавое колесо обозрения. Огроменное — говорили, больше двухсот метров в диаметре. Интересно, из какого оно будущего? Жаль, не работало. Сейчас его снесли, конечно, и построили торговый центр. Но базука исчезла вместе с доном Раймондо и его домом.
Медленно, очень медленно Реборн начал понимать, что застрял в этой версии будущего надолго. Вместе с пониманием вернулись ощущения — большей частью неприятные.
—У вас всегда так холодно?
— Как и везде — зависит от времени. Час назад должны были объявить результаты аукциона на должность мэра. Судя по тому, как резко холодает, победили, как и ожидалось, Поларэ Индастри групп. Их сектор — одежда и снаряжение для экстремально низких температур, так что в ближайшие полгода о солнце и пальмах стоит забыть. Пошли, с прошлой их «зимы» у меня осталась запасная одежда.
Реборн преувеличенно внимательно оглядел Ламбо, его толстые белые сапоги мехом наружу, кожаные брюки, пальто, словно собранное из лоскутов одной материи крупными аккуратными стежками, перчатки и пушистый воротник; буркнул, смиряясь с неизбежным:
— Не уверен, что захочу это носить.
— Ты ничего не понимаешь в моде! — возмутился Ламбо и засмеялся. Смех его, беззаботный и заливистый, напомнил Реборну о пятилетнем малыше.
Реборн поморщился — воспоминание вышло неприятным.
Старая как мир история — личная вовлеченность. Еще час назад Реборну казалось, он знает об этом мире все: «консуматоре» вместо «синьор», повальная мода на короткие стрижки — бритыми затылками щеголяли даже женщины — и море рекламы. Она заполонила все пространство вокруг, щедрым пенистым ручьем лилась из динамиков, сбивала с ног яркими, кривляющимися изображениями на стенах, трехмерными голограммами посреди улицы и нескончаемым потоком роликов в огромных двухсторонних мониторах вместо окон, аккуратными буквами оседала на дне тарелок и чашек. И, разумеется, вывески. Они, словно нимб, реяли над городом, захватывали его в тиски. Те, что повыше, миллиардами светлячков горели прямо в небе, а одна, манившая десятью процентами годовых только в Колаяни банка динвестименто, казалось, проштамповала Луну неоново-голубыми чернилами. Те, что попроще, ютились на крышах и карнизах домов, зазывали посетить пиццерию дядюшки Куирино или парикмахерскую Кэприссии (полуодетые вульгарные девицы в сетчатых чулках на вывеске намекали, что парикмахерская оказывает самые разные услуги). Старомодные листовки были наклеены так плотно, что превращали фонарные столбы в пушистые разноцветные елки, свисали со стен неряшливой многослойной бахромой.
Реборн глядел по сторонам и понимал, как мало осведомлен о том, что происходит вокруг.
Для Ламбо этот мир был родным.
Мир, управляемый корпорациями, с Большой семеркой у власти, где этнические границы стали условными, а патенты на губернаторство разыгрывались на региональных аукционах. Мир ежегодно растущей потребительской квоты и тюремного заключения за ее неисполнение, мир государственных супер-героев и нескончаемых ТВ-шоу.
Мир, в котором не осталось места мафии.
— Что стало с Семьями? — спросил Реборн. Голос его, серьезный и хриплый от холода, почти растворялся в рекламных песенках.
В беззаботном хоре, с фальшивой доброжелательностью тянувшем:
Наступает день, и снова нужно в путь.
О друзьях в дороге дальней не забудь.
И синева небес опять к тебе зовет,
Мы с Ворлдаэро отправимся в полет.*
Ответ потонул в какофонии автомобильных гудков и меланхоличной арии низкого прокуренного голоса:
Когда мне невмочь,
Неважно, день или ночь,
Я еду в Оптимус-Бонус.
Оптимус-Бонус.
Я знаю, что там
Всегда мне смогут помочь
Поднять упавший тонус.
Оптимус-Бонус.**
— …умерли, — повторил Ламбо громче, — почти все сбежали или умерли.
— Этого не может быть! Вонгола…
— Вонгола была уничтожена первой, — из голоса Ламбо исчезли живость и веселье: он просто механически перечислял факты. — Девять лет назад. Одновременные ракетные залпы по всем базам, в Италии и за ее пределами. Говорят, все было кончено за три минуты.
— Каваллоне?
— Уничтожены.
— Симон?
— Уничтожены.
— Милльфиоре?
— Большая часть уничтожена, остальные в бегах.
— Аркобалено?
— Уничтожены.
— Но как такое может быть! Мы же победили Бьякурана.
— Это и стало началом конца мафии, — Ламбо, мрачный и торжественный, будто читал некролог ушедшей эпохе. — Бьякуран, почти захвативший мир, был найден мертвым у себя во дворце. Официальная причина смерти — инфаркт. Но когда радость схлынула, оказалось, он успел сделать победителям прощальный подарок — рассказать всему миру о пламени. Выжившие знали о том, как опасна может быть мафия. А еще благодаря Погребальным венкам они знали, что пламя есть не только у членов мафии. Правительства были уничтожены Бьякураном давным-давно, и теперь на арену вышли корпорации: они объединились и заявили, что не допустят повторение случившегося. Месяц — и все было кончено. Мафии не осталось.
Реборн глянул на него, дико и страшно. Волосы злыми острыми прядями топорщились в стороны и немного вверх, зрачки расширились и скрыли радужку, пальцы правой руки подрагивали, будто сжимали пистолет. Его вопрос, короткий и скомканный, прозвучал обвинением и приговором одновременно:
— А где в это время был ты?
— Гостил у родственников. Бовино были мелкой Семьей, поэтому нас оставили до второго залпа. Две минуты на перезарядку — их хватило, чтобы дошла информация о нападении. Спаслись только те, кто умел быстро бегать, — Ламбо помолчал. — Нас было трое. Отцовский шофер Калвино и Маддалена, вытолкавшая меня из кухни и всю дорогу волочившая за собой. В тот же день они уехали во Францию. Я остался. Искал сначала молодого Вонголу, потом любого Вонголу, потом — хоть кого-нибудь.
— А потом было поздно, — Реборн не столько спрашивал, сколько рассуждал вслух. — Закрытые границы, поиск выживших мафиози, взятие под контроль всех, обладающих пламенем. А ты подрос, Бовино — я удивлен, что ты смог выжить.
— Ничего другого мне не оставалось.
— И что сейчас? Цепи Маммона на кольцах и коробочках, нелегальное существование, жизнь в трущобах?
— Добро пожаловать в будущее, Реборн, — окончание фразы: «построенное нашими руками» так и повисло в воздухе.
— Ты… — начал Реборн, но договорить не успел. Его прервал вой сирен, свет прожекторов, заливший переулок, и звонкий энергичный голос:
— Именем закона вы арестованы!
Из подъехавшей машины на тротуар, будто на сцену, ступил парень лет двадцати пяти. Высокий, красноволосый и темноглазый, он театрально взмахнул руками и произнес, не убирая с лица широкой белозубой улыбки:
— Не дам преступникам уйти, стою на защите консуматоре всего мира и несу им радость вместе с «Анимале ди пелуке групп», Киро Спленденте!
— Что это за клоун? — спросил Реборн спокойно, как будто интересовался погодой или новым сортом чая. Он игнорировал вертолет, зависший над ними, выстроившихся по обе стороны улицы снайперов, пламя солнца во лбу красноволосого. И Ламбо, невольно подстраиваясь под спутника, улыбнулся, деактивируя не нужную уже цепь Маммона, приладил к голове рога и ответил:
— Цепной пес Анимале ди пелуке, атрибут — солнце, текущий рейтинг среди героев — в пятом десятке.
— Я сорок второй, — оскорблено уточнил Киро. В руке его наливалось тусклым темно-красным светом лассо.
— Эй, малыш, — Реборн положил руку на плечо Ламбо, — не так резво. Постой в сторонке, пока взрослые дяди решают свои дела.
Это сложно было назвать дракой. Если бы Ламбо попросили охарактеризовать то, чему он стал свидетелем, он остановился бы на выражении «избиение младенцев». Пистолет в руке Реборна — Леон — стрелял не переставая. Реборн сделал поворот на триста шестьдесят градусов — и все снайперы осели на тротуар, не сделав ни выстрела. Рука на миг взметнулась над головой — и вертолет повело куда-то влево; винт безнадежно заклинило.
— Теперь сорок второе место вакантно, — проговорил Реборн. Киро часто моргал, во лбу у него, словно недоразвитый третий глаз, уродливым бутоном раскрывалась неаккуратная дырка от пули. Лассо выскользнуло из рук обычной веревкой; еще секунд пятнадцать он простоял, покачиваясь, а на мостовую рухнул уже труп.
— Это было круто, — Ламбо улыбнулся, искренне и открыто. Кончики его волос, вившихся крупными кольцами, побелели от инея: попадавшее на них дыхание застывало тонкой ледяной коркой. Пальцы он грел в карманах. — Только не думай, что все эти «герои» такие слабосильные паяцы.
— Я помню Погребальных венков, — коротко отозвался Реборн. На его шляпу медленно спланировала первая снежинка.
— Тогда пошли ко мне, пока окончательно не замерзли.
В комнате, где жил Ламбо, было теплее, чем на улице. На взгляд Реборна это было единственным ее достоинством. Грязные стены с оборванными обоями, заклеенное скотчем оконное стекло, лампа без абажура, колченогая мебель и разобранная кровать — скудная, спартанская обстановка. Единственным новым предметом здесь был огромный, метровый плоский телевизор — как оказалось позднее, еще и устройство для выхода в сеть.
— Теперь, когда твою пустышку не отследить, найти нас не должны. Думаю, в первую очередь стоит отдохнуть, все планы отложим на завтра.
В том, что касалось безопасности, Ламбо был щепетилен: после того, как самолично связал пустышку Реборну цепью Маммона, он водил их обоих по городу еще минут сорок. За это время Реборн три раза уловил чужое пламя — два раза дождь и один туман. И все — не чета беспомощному сорок второму. Ламбо сказал, что они — имен Реборн не запомнил — даже не в двадцатке лучших, а ведь последний, обладавший силой тумана, был как минимум не слабее Мукуро.
Яркий и красочный, пестревший вывесками и заманчивыми предложениями — только сегодня, только сейчас, добро пожаловать, не проходите мимо! — мир неохотно открывал свою уродливую, неряшливую и оборванную изнанку: целые кварталы трущоб, заваленные мусором первые этажи разграбленных многоэтажек, регулярные полицейские рейды. Жители бедных кварталов не тратили время и силы на то, чтобы хоронить своих мертвецов, и трупы валялись прямо на улицах: кто-то умер от обморожения, кому-то не хватило денег на лекарства, а кого-то и вовсе ограбили и убили более ловкие товарищи.
Реборна это не ужасало — за годы в мафии он и видел, и делал гораздо более жестокие вещи; сейчас он просто запоминал. Накапливал информацию, чтобы на ее основе составить стратегию: не выживания, но достижения своих целей. Использовать все, что есть под рукой, минимум усилий и максимум результата.
Как Ламбо, например. Ему ничто не мешало не придти на встречу или распрощаться сразу, как только стало ясно — Реборну нужна базука. Но он остался, он смотрел влажными блестящими глазами — мягко и доверчиво — и без раздумий взялся помочь Реборну.
Он хотел, чтобы его использовали, Реборн хотел его использовать — отлично, их желания совпадали.
Мотивы Ламбо оставались неясными, но когда плечи их случайно соприкоснулись, он покраснел и резко дернулся в сторону — и Реборн понял, что, кажется, догадывается, в чем дело.
Второе прикосновение уже не было случайным: после ужина, аккуратно вытерев руки салфеткой, Реборн положил свою ладонь поверх ладони Ламбо, глянул ему в глаза — и поразился мгновенной, не по возрасту острой реакции. Ламбо тут же сильно, до крови прикусил нижнюю губу, отдернул руку и спрятал ее под стол. Глаза его, ставшие из светло-зеленых черными, смотрели обиженно и с дикой, лихорадочной надеждой.
«Бедный, бедный мальчик. Если бы он жил в нормальном мире, то к своим годам давно разучился бы не то что краснеть — чувствовать малейшее неудобство, если его застукают в некстати открывшемся лифте со спущенными штанами и громко стонущей от удовольствия синьоритой», — подумал Реборн прежде, чем перегнуться через стол и поцеловать Ламбо.
Все происходило в полной тишине, лишь глухо потрескивал раздолбанный масляный обогреватель. Ламбо попытался что-то сказать, но Реборн приложил палец к его губам — и Ламбо кивнул, смиряясь.
Реборн разделся первым, аккуратно сложив костюм, чтобы тот не помялся, и повесив шляпу на столбик кровати. Безо всякого смущения устроившись поверх покрывала и заложив руки за голову, он с одобрением разглядывал широкие плечи, сильные тренированные руки и кубики пресса на животе запутавшегося в майке Ламбо. Его растрепанные вьющиеся волосы, падавшие на плечи, на кончиках были заплетены в тонкие перехваченные резинками косички. Три из них, самые длинные, доходили до груди — и Реборн представил, как будет водить ими по темным напряженным соскам, сухой кистью рисовать на шее и щеках иероглифы. Возбуждение мягко пульсировало в паху, разгоралось уверенно и неторопливо, воображение рисовало новые и новые картины.
А потом эти фантазии пришлось прервать: Ламбо слишком резко расстегивал ремни, перепоясавшие бедра, и один из них заклинило. Реборн сел на кровати, рывком притянул Ламбо к себе — чтобы помочь, распутать — но понял, что просчитался.
Ламбо хватило мимолетного, случайного прикосновения к животу, чтобы вздрогнуть всем телом — и это словно распрямило пружину внутри самого Реборна. Много лет — он уже и сам забыл, сколько — он был лишен всего этого: влажных неумелых губ на своих, пальцев, впившихся в плечи так сильно, что наверняка останутся синяки, едва уловимого запаха пота и возбуждения от чужой кожи.
Штаны вместе с трусами полетели на пол — лишь глухо звякнула о деревянные половицы пряжка — и Ламбо неуклюже опустился на Реборна сверху, так, что тонко взвизгнула старая железная кровать. Он влажно тыкался губами в шею Реборна, тяжело, неровно дышал и, повинуясь древнему как мир инстинкту, гладил чужую грудь. Гладкая, безволосая, она рвано вздымалась под его пальцами, соски твердели, по коже бежали мурашки.
Ламбо на миг отстранился и осторожно обвел сосок языком. Капелька слюны блеснула в тусклом свете лампы и тут же исчезла, впиталась. Ламбо снова провел языком по темной сморщенной коже, несмело прихватил ее зубами и замер, словно спрашивая разрешения.
Реборн хрипло рыкнул, пробормотал что-то неразборчивое, притянул Ламбо к себе — и перекатился. Оказавшись сверху, он ладонями вжал плечи Ламбо в кровать и поцеловал его, грубо, жадно, нетерпеливо, не давая освободиться. Языки переплетались, губы горели, зубы несколько раз стукались о зубы. В этих поцелуях не было неловкости, только едкое, кипящее возбуждение.
Ласки Реборна были такими же — яростными, требовательными, размашистыми. Без особой нежности он большими пальцами теребил соски до тех пор, пока они не сморщились и не покраснели, а каждое новое прикосновение не начало отзываться болью и удовольствием одновременно. Ламбо не мог понять, уворачиваться ему или подаваться навстречу. Кровать под ним немелодично скрипела, простыня свилась влажным белым жгутом, кусачее покрывало подметало пол.
Когда Реборн обхватил его член рукой, Ламбо всхлипнул, мышцы живота напряглись и тут же расслабились. Он прикусил распухшую губу и старался сдерживаться, но все равно глухо, отрывисто стонал в такт каждому движению сильных мозолистых пальцев.
Как только рука исчезла, Ламбо почувствовал разочарование. Еще раньше, чем приоткрыл глаза и увидел Реборна, сосредоточенно натягивавшего презерватив на указательный палец, он услышал треск разрываемой упаковки. Через миг что-то прохладное коснулось его ануса. Палец осторожно, понемногу продвигался вперед, сначала надавливая слабо, едва заметно, потом все настойчивее и настойчивее. Странное, непривычное ощущение не успевало оформиться, ускользало от Ламбо: широко разведенные колени дрожали, волосы по всему телу вставали дыбом, член пульсировал от жестких прикосновений — Реборн сжал руку и с силой водил ею от яичек до головки и обратно.
Воздух сотней холодных, суматошных бабочек бился о грудь, перед глазами плыло, ток крови гулко отдавался в ушах. У Реборна слишком давно никого не было. У Ламбо никого не было вовсе.
Нежность и грубость, осторожность и спешка, боль и наслаждение короткими, резкими рывками входили друг в друга, вбивались, подавались навстречу, пытаясь соединиться — и замирали, разделенные тонкой латексной пленкой, чтобы излиться, так и не перемешавшись друг с другом.
Несмотря на победу Поларэ Индастри групп и жгучий мороз за окном, в комнате Ламбо тем вечером было по-сицилийски жарко.
Когда Ламбо проснулся, за окном уже было светло, а в постели рядом с ним — пусто. Полностью одетый Реборн сидел в кресле и щелкал клавишами манипулятора. На экране перед ним сменяли друг друга картинки, ролики и массивы текста. Поморгав, Ламбо узнал рейтинги героев за последний год и сцены захвата облачником Линдро, героем номер один в этом сезоне, первого боцмана пиратов, наделавшие шума месяц назад и надолго захватившие прайм-тайм новостных передач.
— Доброе утро, — Ламбо зевнул, потянулся и сбросил с себя одеяло.
— Пираты, — вместо ответа отозвался Реборн, собранный и деловитый. — Когда и откуда они появились?
Бич и проклятье официальных властей, пираты вышли на сцену через пару месяцев после уничтожения мафии — до этого прятались в тени более успешных коллег и ждали подходящего шанса. Достойные последователи сомалийских предшественников, сферой своей деятельности они провозгласили воздух, воду и землю — все пассажирские и грузовые перевозки. Не брезговали ничем: захватом в плен и похищением ради получения выкупа, взятием на абордаж судов Большой семерки и угоном самолетов.
Семерка боролась с ними, но безуспешно. Пираты учли ошибки мафии и не создавали постоянные штаб-квартиры и представительства. Каждое «судно» — стандартное название для любого транспортного средства — было самостоятельной боевой единицей, все время находившейся в движении. В те редкие моменты, когда это было необходимо, координация действий осуществлялась по сети. Адмирал давал своим подчиненным полную свободу — но и на помощь, если их захватывали, не приходил. О нем самом было известно немного — обладает пламенем неба, молод, командует судном под названием Солитарио. По неподтвержденным данным, этот уникальный летучий корабль передвигался на энергии пламени — и потому попасть в плен к Первому считалось хуже смерти.
— Повстанцы нашего времени. Кто-то называет их преемниками мафии, но на деле между нами не так много общего. На мой взгляд больше похожи на правду слухи о том, что адмирал хочет со временем превратить пиратов в корпорацию и войти в Большую семерку.
Ламбо подошел и встал сзади, уперев ладони в спинку кресла: босой, в одних только брюках, волосы со сна встрепаны. Реборн поморщился — ему претила подобная расхлябанность.
— Узнаешь этого человека? — Реборн увеличил одну из фотографий, и теперь с экрана на них насуплено смотрел совсем еще мальчишка в грязно-оранжевом комбинезоне не по росту.
— Кто-то из команды Солитарио, — пожал плечами Ламбо: от тела его, еще не остывшего после кровати, шел жар.
— А этого? — тот же комбинезон, те же карие глаза и шрам на подбородке, упрямо сжатые губы, но человек этот был уже как минимум ровесником Ламбо.
— Старший брат первого?
Реборн молча защелкал манипулятором. Экран разделился на две половины, в каждой из которых было по фотографии. Увеличение показало, что на груди у обоих пиратов одна и та же табличка «Николо Темпесте», а шрамы на подбородке полностью идентичны.
— Есть только одно объяснение, — удовлетворенно заключил Реборн. — Аналог вашей десятилетней базуке.
— Ты хватаешься за призрачные надежды, — Ламбо зябко передернул плечами.
— Позволь объяснить тебе кое-что, — Реборн встал, усадил Ламбо в кресло и теперь нависал над ним. Голос его был сух и спокоен. — Не хочу, чтобы возникло недопонимание. Я не собираюсь задерживаться здесь, воевать, свергать корпорации или вести партизанскую войну — это малоэффективная затея, обреченная на провал. Проблемы надо решать рационально, и наилучший выход для нынешней ситуации — бороться с причиной, а не с последствиями. То есть вернуться в прошлое, где все началось, и не допустить, чтобы такое будущее реализовалось.
— Но как?..
«Но как же мы?» — так и не спросил Ламбо.
— Так же, как с Бьякураном. Он захватил и ваш мир тоже, но в тот миг, когда он проиграл, изменились все побежденные им измерения. Однажды ты проснешься, а вокруг не будет никакой Большой семерки и корпораций. Ты забудешь, что такое вообще было. В Палермо никогда больше не будет идти снег — и это ничтожная плата за исчезновение старого мира.
«Когда я изменю прошлое, это будущее перестанет существовать. И «мы», наша встреча и мимолетный роман перестанут существовать тоже», — так и не ответил Реборн.
Ламбо молча поднялся и ушел в ванную.
Пальто Реборн так и не надел. За ночь Леон, отогревшийся в гнезде из трех шарфов, создал для своего хозяина новый, морозоустойчивый костюм. Градусник замер на отметке минус двадцать — редкая удача по словам Ламбо. Обычно первый месяц метеоспутники Поларэ не поднимали температуру выше минус тридцати пяти. Море покрылось опасной, неплотной еще коркой льда, кошки и собаки исчезли с улиц, птицы улетали в теплые регионы. Олеандры, лимоны и пальмы укрылись снежными шубами, под ногами то скрипел снег, то показывался укатанный детворой до зеркальной гладкости лед.
Снег искрился в ярких солнечных лучах, слепил глаза, в уши липкими комьями набивалась реклама: «специальные солнцезащитные очки с обогревом и выводом цифровой информации на внутреннюю поверхность линз от Поларэ Индастри групп, купи три пары и получи четвертую в подарок!»
Ламбо старательно обходил трехмерные рекламные голограммы — от выделяемого их проекторами тепла снег и лед таяли, превращаясь в грязную кашицу под ногами прохожих, а пачкать лучшие зимние сапоги не хотелось — и думал. Мысли его предсказуемо кружились вокруг вчерашнего дня. Неожиданная, немыслимая встреча с Реборном из параллельного прошлого встряхнула, ярким лучом пронзила его жизнь. Пусть не тот Реборн, которого Ламбо помнил, он все же был напоминанием о счастливом прошлом, о днях, проведенных с молодым Вонголой и его хранителями.
О прошлом, которое стало причиной наступившего будущего.
Ламбо привык жить в одиночку, скрываться от полиции и героев, лишь изредка используя свои способности. Он не обманывался: с помощью Реборна или без шанс победить корпорации был упущен давным-давно. Он понимал: решение Реборна, циничное по своей сути, было единственно верным.
Он не мог не жалеть о том, что совсем скоро забудет и этот мир, и эту встречу.
Последнюю фразу он произнес вслух.
— Ты уверен, что они там будут? — последнюю его реплику Реборн просто проигнорировал. План был обговорен в деталях, но основывался на информации, подтвердить которую было невозможно: на случайно подслушанном разговоре.
— Я уверен, что слышал именно то, что слышал, — на лицо Ламбо вернулась его обычная улыбка, открытая и странно дружелюбная для человека, почти десять лет прожившего вне закона. Он должен был стать угрюмым, озлобленным или равнодушным — но вместо этого как ни в чем ни бывало улыбался и говорил о том, что не хочет ничего забывать. Реборн не верил в сказки, а потому искал подвох, не находил и злился еще сильнее. — А правда это или нет — узнаем, когда окажемся на месте.
— Для сосунка ты подозрительно самоуверен, — Реборн невольно хмыкнул.
— А ты ворчлив лет на восемьдесят, не меньше.
Разговор, подслушанный Ламбо неделю назад на первом, заваленном мусором почти до самого потолка этаже его собственного дома, оказался не липовым — в складских помещениях Адзиента ди карбуранте, члена Большой семерки, ленивым субботним вечером действительно происходила не предусмотренная отделом планировки отгрузка товара. Сотрудник компании, лысеющий пятидесятилетний мужчина с пивным животом и глазами навыкате, мычал в углу. Кляп у него во рту, насыщенно-алый, контрастировал с грязно-зеленой тканью фирменного комбинезона. Фуражка упала на пол, по лицу градом катился пот.
— Спокойно, папаша, — ухмылялся один из молодчиков, подкатывая контейнеры с топливом к тяжеловозу, — оформим все в лучшем виде. Ограбление, отчаянное сопротивление бандитам — глядишь, еще и премию выпишут за храбрость. Ты только скажи — мигом добавим синяков для убедительности.
— Заткнись, Нозару, — устало отозвался его подельник, темнокожий бугай с короткими вытравленными до соломенной желтизны волосами.
— Что значит заткнись?! — бурно зажестикулировал первый. Контейнер, который он придерживал, покатился в сторону, с жалобным звяканьем ударился о колесо. — Что значит заткнись, а? Я, может, в пираты пошел только потому, что у нас свобода. В том числе говорить то, что хочется.
— Угу, — покладисто согласился бугай, — свобода говорить, что вздумается, и свобода получать за сказанное по заднице от товарищей.
— Брат, ты просто пользуешься тем, что я слабее! — снова взвыл тот, что пониже. На фоне своего сообщника он казался девчонкой: яркие крашеные волосы ниже плеч, перехваченные на затылке заколкой, субтильное телосложение и тонкий, писклявый голос.
— Привет, — Ламбо вошел в помещение раньше, чем Реборн успел его остановить, — не помешаю?
Миг — и в лоб ему смотрели два ствола.
— Знаете, в чем разница между нами? — голос Ламбо был обманчиво беспечным. — Вы боитесь пустить в ход пламя — по нему вас тут же засекут — а я нет.
— А у меня тоже есть пистолеты, — вступил Реборн, выходя из-за спины Ламбо. Действия последнего, еще миг назад казавшиеся глупыми и недальновидными, приобрели смысл. Реборна беспокоил только один вопрос: сопляк знал, что спутник его подстрахует, или готов был действовать в одиночку?
— Ну что, поговорим?
Сорок минут спустя они уже ехали на тяжеловозе, резко подскакивавшем и чуть не сходившем с трассы на поворотах — Тазару не признавал скорости ниже сотни. Ламбо и Нозару, ютившиеся вдвоем на скамейке сзади, вовсю болтали друг с другом. Реборн разглядывал непривычно вместительный салон — то ли специальная модификация, то ли новая модель — смотрел на дорогу и вяло прислушивался к разговору.
— И тут я говорю ему: «Ты не прав, брат», — разливался соловьем Нозару, и эта его история, как и все прочие, не имела ни начала, ни конца. — И он сразу сдулся, прикинь!
— Быть не может, — ахал Ламбо, и удовлетворенный вниманием к своему рассказу Нозару продолжал токовать, словно тетерев.
Реборн хотел расспросить Тазару про босса, про Юни и Арию, но тот был неразговорчив и лишь неопределенно хмыкал в ответ на прямые вопросы да сильнее жал на газ. Намек был понят правильно — Реборн заткнулся.
— Наш адмирал — мужик серьезный, команде спуска не дает, — это нельзя было списать на случайность: пара вовремя поданных реплик Ламбо — и вот уже Нозару заливисто рассказывает про своего адмирала. — С ним хоть куда!
— Я слышал, он бросает тех, кто попадается ищейкам Семерки.
— Каждый капитан отвечает только за свой корабль. Спасать пойманных — дело их собственных капитанов, а не наше.
— А если попалась вся команда вместе с капитаном?
— Ну и зачем нам, пиратам, держать у себя таких придурков? — самоуверенно откликнулся Нозару. — Сегодня они попались сами, а завтра утянут за собой других. Нет уж, не можешь выжить сам — не лезь в Братство.
— Кончай трепать попусту, — прикрикнул Тазару. — А ты, красавчик, его не подзуживай.
— Тогда ответь на один вопрос ты, — спокойно сказал Ламбо, и Реборн не мог не поразиться его зрелости и выдержке: от молодого парня, почти подростка, красневшего вечером от простых прикосновений, не осталось и следа, — так, чтобы как надо и ничего лишнего. Почему вы так просто согласились отвезти нас на Солитарио?
— Потому что вы адмиралу не чета и не угроза. Никого опасного мы никогда не взяли бы на борт.
— Я уже заждался, — озвучил вторую и главную причину сам адмирал. Кают-компания переливалась белым и золотым, стол, вокруг которого они расположились, был сервирован на двоих, но ни Реборн, ни тем более Ламбо к еде не притронулись. — Вы не торопились.
Губы его были растянуты в вечной улыбке, глаза прищурены, а светлые волосы растрепаны — Бьякуран не изменил своих привычек.
— Ты, — только и бросил Реборн при встрече.
— Только не говори, что удивлен.
— Кто еще догадался бы дать своему фальшивому юнге имя моего старого друга.
— Только фамилию. Ты ведь не обиделся? Должен же я был как-то привлечь твое внимание. Бедняга Николо, он был таким исполнительным малым. Жаль, пробыл с нами недолго.
— Те видео были фальшивкой? — Реборн не делал пауз между вопросами, не давал увести разговор в сторону. Каждый выстрел точно в цель, минимум усилий для максимального результата — в этом был весь он. Ламбо уже видел его в деле — тогда, в переулке против сорок второго.
— Обижаешь, — Бьякуран притворно надулся. — Правда от первой и до последней секунды. Только дату пришлось подправить: видишь ли, наш клинок будущего еще не совершенен. После удара Николо и правда стал на десять лет старше — ну, поменялся местами с собой из десятилетнего будущего. Вон только закрепить результат не удалось — с каждым часом он продолжил прыжки во времени. Продолжил стареть. До тех пор, пока, наконец, не поменялся местами со своим собственным трупом — ох и воняло потом на палубе. Досадно. Так что со съемками пришлось поторопиться.
Улыбки Бьякурана, его ужимки, гримасы и жесты — его благожелательное равнодушие окатило Ламбо душной грязной волной.
— Процесс работает в обе стороны?
— Конечно, причем количество лет, на которые ты хочешь прыгнуть, можно задать вручную. Правда, недочеты все те же — процесс продолжается до тех пор, пока человек не умрет. Хочешь посмотреть на образец?
— Обойдусь. Давай сразу перейдем к главному. Зачем тебе я?
Локти на столе, подбородок упирается в сплетенные пальцы — теперь Бьякуран смотрел Реборну прямо в глаза. Ламбо был лишним в этой комнате, в этом диалоге — но он ни за что не ушел бы отсюда по доброй воле.
— Это же очевидно. Мне нужна сила аркобалено, чтобы стабилизировать процесс.
— С меня уже сняли проклятье.
— Скажи это своей пустышке, — Бьякуран кивком указал на пиджак — из внутреннего кармана шло ровное желтое свечение.
— Насколько я успел изучить этот мир, недостатка в пустышках здесь нет, — Реборн откинулся на спинку стула, увеличивая расстояние между собой и Бьякураном. Ламбо, казалось, не шевелился вовсе.
— Зато есть острая нехватка их живых владельцев.
— Вызови их из прошлого?
Бьякуран помолчал; улыбка его стала напряженной.
— Они отказались. Все семеро, — наконец ответил он.
— В кои-то веки разумное решение.
— Поэтому я, — Бьякуран сделал вид, что не услышал последнюю реплику, — решил изменить правила. Отыскать того, кто будет заинтересован в том, чтобы помочь мне. Или не сможет отказаться, что в общем одно и то же. Вот ты, например — ты же хочешь вернуться обратно, верно?
— Это ведь твой последний мир? — вопросом на вопрос ответил Реборн. — Если мы победили тебя в единственном из миров, где твоя сила не была абсолютной, должна существовать и его противоположность: место, где твои шансы снова захватить власть не равны нулю.
Белый и фиолетовый, руки под столом, одна нога на другой, Бьякуран застыл памятником самому себе; взгляд его колол и кусал сильнее, чем самый сильный мороз за окном.
— Что, если и так?
— Учитывая это и то, что рассказал тебе о будущем фальшивый Темпесте — невольный свидетель следующих пятидесяти-шестидесяти лет… Видимо, положение и впрямь безвыходное.
— Благодарю за заботу, — ухмылка вышла кривой и лживой, как объявление о рождественской распродаже со сказочно низкими ценами в Альбамонте Джольели, — но подумай лучше о своем положении. Ты застрял здесь. Я ведь в некотором роде присутствовал при том, что происходило двадцать лет назад в твоей реальности. Ты стал взрослым, Реборн. Проклятие снято, пьют все.
— Как ты переместил меня сюда?
— Это было несложно. Человек в железной шляпе делал то же самое, ты же знаешь. Поменял сильного, но мелкого тебя на неточную копию из параллельного мира. Я просто… подключился в процессе.
— Как?
— Причина сидит рядом с тобой, — Бьякуран откровенно наслаждался ситуацией. — Нет-нет, не надо на меня так смотреть. Если хочешь, смотри на Ламбо-куна.
Реборн ждал чего угодно: извинений, пожатия плечами «маленький я был таким несдержанным», яростного отрицания, наконец — но Ламбо просто сидел, всем своим видом излучая доброжелательность и интерес.
— Раньше спровоцировать тебя было гораздо проще, — в пустоту пожаловался Бьякуран, — чуть что сразу хватался за свою базуку. Встать в нужном месте, вовремя увернуться — и вот уже аркобалено Реборн, которому через пару секунд суждено навсегда сгинуть в параллельной реальности, взрослеет на двадцать лет и перемещается в будущее, а начатая Железной шляпой операция обеспечивает этому перемещению стабильность, якорь. Жаль, повторить не удастся.
— Что ты хочешь в обмен на то, чтобы вернуть меня в прошлое?
— О, сущую мелочь, — сказал Бьякуран таким тоном, словно просил передать ему соль или закрыть окно, — просто верни их.
— Нас не подслушивают? — Ламбо осторожно огляделся: команда была занята своими делами и не проявляла к чужакам ни малейшего интереса. Бьякуран остался в кают-компании.
— Это что-то меняет? — Реборн, всегда моментально просчитывающий ходы и принимающий решения, был непривычно задумчив.
Палуба под ногами едва ощутимо качалась. Ламбо подошел к Реборну вплотную, говорил полушепотом — облачка пара, шедшие у них изо рта, встречались, смешивались и образовывали бесформенные, тревожные очертания.
— В общем-то нет. Что будешь делать?
— А как поступил бы ты?
— Боже, Реборн, ты же не мой домашний учитель.
— Это еще не повод бросать надежду отыскать однажды в твоей голове мозги.
— Ну если ты просишь совета, — Ламбо увернулся от затрещины и продолжил: — Ситуация кажется простой. Или ты остаешься в этом мире навсегда, или соглашаешься на условия Бьякурана и в обмен на возвращение обратно помогаешь ему вернуть из прошлого молодого Вонголу и остальных. Но как раз эта простота меня и смущает.
— Неужели ты не безнадежен? Продолжай.
— С первого взгляда кажется, что Бьякуран играет в поддавки. Условия выгодны только тебе…
— Ты думаешь не о том, — замерзнув, Леон перебрался со шляпы на плечо и юркнул в карман пиджака. — Не трать время на то, что не важно. Просчитывай ситуацию.
— Хорошо, — Ламбо кивнул, скидывая дурашливость, как стриптизерша скидывает трусики перед богатым клиентом. Без сожаления расставшись с игрой «умный учитель — глупый ученик», он переменился даже внешне: распрямил спину, мотнул головой, отбрасывая за спину косички, спрятал руки в карманы. Голос его, рассудительный и спокойный, ввинчивался в уши:
— Бьякуран хочет получить то, что не может сделать сам — победу над Корпорациями. Да, он основательно треплет им нервы, но силы неравны, его потолок — влиться в совет сорока семи, второй круг компаний. Среди его пиратов не так много людей, обладающих пламенем, и даже им не хватает оружия. Вонгола, особенно из десятилетнего прошлого, с кольцами и коробочками, если не победит корпорации, то отвлечет внимание на себя. Так или иначе, борьба получится изматывающей, а Бьякуран будет наготове, чтобы добить победителя.
— Непло…
— Я еще не закончил. Ты будешь ему только мешать. Избавиться от тебя важнее, чем и дальше пользоваться перемещениями между мирами. Ему выгодно отправить тебя вместо прошлого куда-нибудь, где выжить невозможно. Ты будешь знать о его планах за двадцать лет до того, как они начнут осуществляться — достаточно времени, чтобы успеть переписать будущее. Риск слишком велик.
— Ты не прав в главном, — Реборн глянул на Ламбо неожиданно серьезно, с одобрением и грустью одновременно, — он на самом деле готов рискнуть. Сыграть со мной. Это вызов, шахматная партия, игра на время. Кто успеет построить защиту и нанести удар раньше: он, заполучив контроль над твоим измерением, или я, изменив свой мир так, что такое будущее просто не наступит.
— Ты согласишься, — Ламбо кивнул самому себе. Разочарование горчило, как таблетка от головной боли, поднялось к горлу и стояло комом, мешая дышать. Все было ясно с самого начала, повторял про себя Ламбо, глупо было на что-то надеяться.
— Я согласился в тот миг, когда попал сюда, — Реборн говорил мягко, словно извиняясь. «Может, есть другой выход? Неучтенная, упущенная возможность? Еще не поздно переиграть», — противореча только что произнесенным словам, мысли безумным, лихорадочным хороводом кружились в голове. После паузы Реборн продолжил, резко и зло, будто рассердившись и на самого себя за сомнения, за мимолетное желание передумать, и на Ламбо, с такой горячностью ухватившегося за призрачную надежду: — Ты ведь не ждал сопливого хэппи-энда, верно? Что я останусь, и мы вдвоем будем бороться против всего мира, а ночами любить друг друга в твоем замусоренном шалаше?
Реборн отвернулся, надвинул шляпу на лицо так, что выражение лица было не разобрать.
Ламбо перегнулся через перила, улыбнулся. Ветер трепал его волосы, играл с полами пальто, норовил забраться под одежду. Выражение упрямой решимости, застывшее у него на лице, ничуть не изменилось за последние двадцать лет.
— Я не жду хэппи-энда. Я создам его своими руками.
Два часа спустя, когда гомон умолк, Реборн поговорил о чем-то с каждым из хранителей и отдельно с Цуной, а Ямамото уже успел подружиться с Нозару и два раза чуть не вывалиться за борт — совершенно случайно, разумеется — Бьякуран во второй раз протянул Реборну клинок. Цифра «-20» ярко-красными всполохами вилась по гарде.
— Я иду с тобой, — сказал Ламбо. — Действия молодого Вонголы теперь — таймер, отсчитывающий продолжительность матча. Как только корпорации будут побеждены, в игру вступит Бьякуран. Мой уход не только ослабит Вонголу, но и позволит выиграть время, которым мы воспользуемся в прошлом. Цель оправдывает средства.
Ламбо говорил и говорил. Речь его, уверенная и складная, логически выверенная и целиком построенная на принципе «минимум усилий — максимум результата» ничуть не обманывала того, кому была предназначена.
Они оба знали, что на самом деле разговор идет совсем о другом.
— А если Бьякуран убьет их? Только потому, что тебя не было рядом.
— Этого не случится, — спокойно ответил Ламбо, а Цуна, слушавший их, одобрительно кивнул:
— Мы не проигрываем одному противнику дважды.
Реборну было, что сказать Ламбо. О глупости, импульсивности и неумении поступаться тактикой ради стратегии. О взвешенных, продуманных решениях и о том, что именно поставлено на карту. О том, как быстро проходит влюбленность, и о снежинке, запутавшейся в темных вьющихся волосах.
— Я иду с тобой, — повторил Ламбо. Он смотрел прямо и открыто и тоже, наверное, немало мог рассказать о том, что поставил на карту.
— Хорошо, — ответил Реборн на оба вопроса, заданный и незаданный, разом. Уголки его губ едва заметно дернулись, и это было самое громкое «да», на какое он только способен.
* Рекламный ролик авиакомпании "Трансаэро", музыка П. Моора, авторы слов и исполнители неизвестны
** Рекламный ролик РЦ "Казус-Конус", студия Audiobrand
@темы: Secret Santa
-
-
06.01.2012 в 14:20Про любовь
Спасибо, мой дорогой Санта, огромное тебе спасибо! Ты помойму и не Санта вовсе, а самый настоящий всамделишный Дед Мороз! Как в децтве, добрый и с самым лучшим подарком
.и только в семь лет, я узнал, что ты мой папа, надеюсь, история не повторится*Осоловевший от счастья заказчик уполз в сиреневую даль*
-
-
06.01.2012 в 14:23-
-
06.01.2012 в 19:57Замечательный Ламбо вышел - спокойный, вдумчивый, наивный житейски. Очень милый. Такого особо не пишут.
И мир очень понравился. Такой по атмосфере вышел... стимпанковский немного. Холодный мир, какое-то человеческое тепло. Очень приятный текст.
-
-
06.01.2012 в 23:39-
-
07.01.2012 в 18:01До чего же приятно было читать, словами не передать!
Буду перечитывать и радоваться снова и снова)
Это ж прямо... ну ых же! Когда заказчику текст нравится, и получается, что оно все не напрасно, и вот!
В общем, автор растекся счастливой розовой лужицей, и глазами на стебелечках щастливо моргает в направлении заказчика
А пейринг совершенно прекрасный! Я очень люблю 20YL!Ламбо и страдаю, что его:
а) мало в каноне
б) мало в фикшене
в) сразу и не сообразишь, с кем пейрить
А от заявки сначала глаза разбегались! Столько, столько вариантов!
Так что она совершенно прекрасная была и есть, нечего на нее наговаривать.
В общем, автор безумно счастлив, что угодил своему заказчику!
А Спаннер со Сквало, кстати, интересный пейринг...
Mary Carotid, спасибо огромное! Очень приятно, что текст вам понравился.
А мир поменяется, и все там обязательно будет хорошо!
kiirch, спасибо! Я ужасно рада, что и Ламбо, и мир будущего понравились. Сама не ожидала, что Ламбо таким выйдет, а как-то вот
И антиутопию хотелось попробовать, но чтобы тамошний Ламбо не стал злым, расчетливым и циничным. Спасибо еще раз!
Fon, Lt. Varia, спасибище!
-
-
09.01.2012 в 01:14Ламбо конечно прекрасен, но Реборн прекраснее, и Бьякуран тоже не менее хорош)) и мрачный, мрачный мир, где все умерли,
любимый цвет, любимый размер-
-
05.03.2012 в 03:10Автор, вы прекрасны, есть такое дело
-
-
05.03.2012 в 14:11Спасибище))) Я рада что оно того!)))
Эрнст., и вау)) Спасибо огромное))))
Я очень рада, что фик понравился))) Первыйфик по Реборну, все дела))))